Лесная дочь Домичелла Гном (Люсия)

Домичелла Пундуре – партизанка-националистка, которая с февраля 1945 года провела больше месяца в болотном посёлке Стомпаку, где тогда проживало около 360 партизан, включая женщин, детей и стариков. В 1948 году она вышла замуж, но в 1949 году всю её семью депортировали в Сибирь, в Омскую область. Вернулась в Латвию в апреле 1960 года. Молодая семья купила дом в тогдашнем колхозе «Борец», работала в полевой бригаде колхоза. После смерти мужа Домичелла Пундуре осенью 1987 года переехала в Балви. Уже будучи на пенсии, она несколько лет проработала в буфете гостиницы.

Историю жизни Домичеллы Пундур можно прочитать в книге Саниты Рейнсоне «Meža meitas» (Дочери леса).

Родилась 1 декабря 1927 года в семье Кручиновых в Шкилбенской волости. Окончив четыре класса в расположенной неподалёку начальной школе Аугстасилас, Домицелла начала работать на ферме отца.

«Мой отец был охранником во времена Свободного государства Латвии, а во время немецкой оккупации работал в полиции Шкилбени. Когда в июле-августе 1944 года фронт снова пересек Латвию, нас не было дома. Соседи были местными русскими, и они уговорили нас уехать. Мы уехали, но они не уехали далеко, а остановились у родственников здесь, в Балви. Поэтому через некоторое время мы вернулись.

Но мой отец так и не уехал и больше никогда не жил дома. Сначала он вообще не появлялся, но потом мы встретились. В Щильбесе он больше не появлялся. Они жили небольшой группой, только позже присоединились к более крупной. Потом мой отец ушёл на болото Стомпаку. Позже, когда лесных братьев стало больше, чекисты начали всех терроризировать, и когда мне прислали повестку на работу на торфянике, мой отец взял меня с собой в феврале 1945 года. Они отвезли меня на лошади в Стомпаку. Я пошёл в лес с тем, что было на спине, и всё. Чётки, да, они были у меня с собой – они должны были быть со мной. И мы пошли, помолились, и Бог нас защитил. Кто должен был упасть, тот упал.

Лес в Стомпаке был негустым, и лагерь находился недалеко от дороги. Мы не ездили по главной дороге, там можно было ехать прямо через лес. Зимой, когда лесные работы заканчивались, дороги уже прокладывались вдоль линий. Каждому в лагере давали имя. У моего отца был Ирбитис, а у меня, кажется, Луция. Пока в лагере не начались бои, мы делали то, что нам приказывали. В каждом бункере был один старейшина, и он командовал. Я жил в бункере с отцом. Зимой было не холодно. У нас была небольшая печка, где мы готовили еду. Стены были из бревен. Они были достаточно высокими, чтобы можно было стоять в полный рост, и там были нары, где кто-то спал сверху, а кто-то снизу. Некоторые бункеры были больше, некоторые меньше. В некоторых жило больше людей, в некоторых меньше. Были и лошади. Возле нашего бункера стояли три лошади. У них были такие же хижины из еловых веток. Они также пали в бою.

Вообще, женщин в этих Стомпаках было довольно много. Были и дети. Маленькие дети. … Был даже специальный бункер, где пекли хлеб. Но вообще, в каждом бункере они сами заботились о пропитании – где могли, ходили к родственникам или к тем, у кого оно было дома. Еда была как в деревне. Как и зимой, были забитые свиньи, мясо, творог, молоко. Голодать не приходилось… Мне сказали, что бункеры в Стомпаках нумеровались, или что эти номера теперь ввели. Наш был шестым.

Мы почти не гуляли по бункерам в лагере и больше никого не видели. Других мы встречали в лагерной церкви и кое-где. Церковь находилась в самом лагере. Мой муж и его брат помогали её строить. Бункер был такой маленький, что внутрь помещалось не больше двадцати человек. Католики приходили в церковь. Службы там служили каждое утро. Там даже исповедовали. Священник был из Шкилбен – Людвигс Штагарс.

О том дне, когда 2-3 марта 1945 года был бой. Стрельба началась рано утром. Я не понимала, что происходит. Люди бегали по лагерю. Мы с сестрой отца были в церкви. И весь день просто сидели там на корточках. Потом к нам стали привозить раненых. Их было очень много. У нас был фельдшер из Виляки, Роман. Он был нашим командиром. Мы помогали, как могли – перевязывали раненых, давали им всё необходимое и делали всё остальное. Там я познакомилась со своим будущим мужем. Он был ранен в ногу. И вот тогда для нас всё и началось.

В общем-то, в этом большом лагере было безопасно, но в тот день боя… было страшно. Ужас, какой там был шум! Мы просто перепугались. После боя уже говорили о всякой всячине, но всё равно, видите ли, наши отбивались. У мужчин было всякое оружие, его было довольно много. Самым главным человеком в лагере был Петерис Супе, но я его не видел. А потом, в тот же вечер, мы вышли. Раненых увезли на лошадях. Те из нас, кто был совсем, как говорится, здоров, все крепкие, вышли. Не помню, сколько нас было, но немного. Мы бродили по лесу, по болоту, по лесу. У мужчин, конечно же, было с собой оружие. Мы шли ночью. На следующий вечер мы вышли к бывшей Бареце, к дому прямо на опушке леса. Нас напоили чаем. И, наверное, нам дали немного хлеба, потому что мы ушли совершенно ни с чем, все, что было в бункере, там и осталось.

А потом наша группа распалась. Мы с отцом уехали домой. Но он не жил дома. И поэтому меня больше никто не трогал, я никуда не ходил ни подавать заявление, ни регистрироваться, жил в доме. Получается, я целый месяц прожил в лесу.

2 марта 1945 года, когда в лагере находилось около 300 человек, отряд советских войск атаковал болото. Почти сутки лесные братья оказывали сопротивление превосходящим силам противника, насчитывавшим около 500 человек. 28 партизан и 46 советских солдат пали в бою или умерли от ран. Останки погибших лесных братьев были выставлены напоказ в Виляке и некоторых близлежащих деревнях для устрашения местного населения.