«Ветер. Злоба. И флаг Ливонии» (фрагмент) — «Корабли-призраки и колючая проволока»

Однако годы оккупации оставили свой суровый след. Свернув на лесную тропу, мы вдруг видим несколько рыбацких лодок, вросших в деревья, и вид на землю. Обломки. Словно корабли-призраки, словно тени прошлого. Полуразрушенные, они, кажется, из последних сил пытаются сохранить достоинство и непокорность. До Второй мировой войны в деревне Мазирбе было 48 рыбацких лодок. Затем пришла советская власть, жаждущая разрушения и опустошения. Приказ был строгим – сжечь лодки! «Но ливы упрямы, – говорит Гунта. – Не все сожгли! Лодки оттащили дальше к берегу. С мыслью, что оккупанты скоро уйдут… Все надеялись, что англичане придут на помощь и Латвия снова станет свободной». Исторические источники утверждают, что кладбище лодок возникло после 1960 года, поскольку пограничники не разрешали сжигать их на берегу, как это традиционно делалось в канун Иванова дня с отслужившими свой срок лодками. Эти лодки так и остались там. Прошли десятилетия, и лодки превратились в деревья. Призрачные останки кораблей — настолько яркое свидетельство той эпохи, что официальные исторические труды меркнут по сравнению с ними.
Среди абсурдных запретов советской эпохи следует также отметить, что море было «открыто» не для всех. Были установлены нормы для прибрежных рыбаков, введён пропускной режим, а древние традиции мореплавания были уничтожены. Каждый вечер пляж вытаптывали лошади, а в последующие годы – тракторы. Чтобы на свежевспаханной земле оставались следы, если кто-то вздумает бежать через море в Зедрию, охваченную «загнивающим капитализмом». Открытой оставалась лишь полоска пляжа шириной около 200 метров, огороженная с обеих сторон колючей проволокой, где патрулировали пограничники с собаками. Там же висел знак: «Стой! Пляж открыт до 22.00».
Неужели советская власть действительно думала, что люди побегут за море в Зиедрию? «Смеётся! Никто даже не пытался никуда бежать… В первые послевоенные годы – да, но потом таких мыслей уже не было», – говорит Гунта и добавляет, что они, дети из деревни, жили жизнью своих детей, мало думали о взрослых вещах, и это было совсем не худшее детство. Может быть, не такое солнечное, как в другое время и в другом месте, но достаточно хорошее, чтобы сейчас, спустя годы, они вспоминали его с теплотой в сердце. Ну да, бедность… Но где её не было? В Мазирбе был и рыболовецкий, и обычный сельскохозяйственный колхоз. И, как было принято в советское время, в магазинах ничего хорошего не купишь. Всё – один сплошной дефицит! Деревенские девчонки могли только мечтать о работе в госучреждениях. Вот и приходилось проявлять фантазию и мастерить что-то из ничего. Швейная машинка считалась настоящим сокровищем!» Мама умела шить, а в то время это был миллион. Она сшила мне школьное платье из старой отцовской куртки. Женщины шили платья из перьевой набивки, которая предназначалась для подушек – розовой, голубой, оранжевой. А вот если бы им попалась вата!..» Глаза Гунты блестят от воспоминаний. «Тогда мы всё лето ходили в одном платье». А ещё мы могли сходить на бал в Ливский дом культуры. Говорят, в советские годы были очень популярны светские вечера в стиле популярного по всему Советскому Союзу «Голубого огонька» – с программой и танцами. Конечно, солдаты воинской части, дислоцированной в Мазирбе, тоже приходили на светские мероприятия. «У нас было столько парней, что хоть дерево вали», – смеётся Гунта. Разве местные девушки не выходили замуж? «Выходили замуж! Почти все! И русские, и литовцы, и латыши… Было немало и гражданских, и местных парней».