Формирование местной команды в 1944 году.

Выбор командиров полков не составил для нас труда. В местной отборочной комиссии было достаточно офицеров, которые, не колеблясь, при необходимости пожертвовали бы собой ради исполнения своих обязанностей. Одним из них был подполковник Шепетис, уже проявивший свой характер, когда отправился с батальоном в Тракай. Вторым был полковник Т. Видугирис, тогдашний комендант нашего Паневежского уезда. Он некоторое время был комендантом Паневежского уезда и доказал, что немцам не сломить его литовский дух. За это его сняли с должности.

Генерал вызвал полковника Видугириса в штаб, дал ему необходимые указания, и тот немедленно выехал в Свиряй и принял командование всеми нашими батальонами, дислоцированными в восточной части Вильнюсского края. (Находясь с ним в Саласпилсском концлагере, Видугирис рассказывал мне, как он выполнял указания генерала; первым его приказом командирам батальонов при получении каждого приказа было проверить его подпись. Если приказ был подписан: «Полковник Видугирис» — всё в порядке, и приказ подлежит исполнению, но подпись: «Полковник Томас Видугирис» — означает, что командир полка вынужден отдать этот приказ, а командир батальона не обязан его исполнять, а должен действовать по обстоятельствам. Поэтому нам пришлось прибегнуть к таким мерам защиты от немецких провокаций).

Немцы снова давят на нас по поводу мобилизации. Их борьба с генералом Плехавичем продолжается с полным напряжением. Проекты сменяют проекты, идеи сменяют идеи. Собрания проходят то у Гинце, то в нашей ставке, то в Генеральном комиссариате. Немцы категорически требуют: отдайте нам людей! Мы же возражаем, что при нынешних условиях мы не можем дать этих людей.

После поездки генерала к командующему Северным фронтом мы созвали в ставке совещание всех старших офицеров и генералов. Все с радостью откликнулись на наше приглашение, проявили живой интерес к имеющимся у нас материалам, но, как и следовало ожидать, единогласно заявили, что при сложившихся обстоятельствах мобилизация не будет успешной.

Главным аргументом немцев был Местный призыв. Чтобы получить право на него, Литва должна объявить мобилизацию и предоставить фронту столько-то тысяч человек. Основание для мобилизации – мелочь: Генеральный комиссариат немедленно объявит соответствующие литовские законы, и генерал, опираясь на них, может призвать людей. Но эта мелочь оказалась не такой уж мелочью. Генеральный комиссариат собрал наших военных юристов и поручил им отредактировать соответствующие литовские законы, чтобы их можно было сразу же использовать в качестве основания для объявления мобилизации. И они получили ответ: мобилизация объявляется исключительно для защиты свободы и независимости Литвы. Для немцев это неприемлемо. Немцы переиначили эти законы и так, и этак – всё работает и без этих слов, но только не литовский закон. Так и осталось.

Объявление мобилизации без соответствующих литовских законов – это новое немецкое требование. Но что оно означает? Согласно одному немецкому указу, действительны лишь те наши законы, которые одобрены немцами, согласно другому – те, которые не противоречат существующему порядку. А закон о защите свободы и независимости Литвы? Он не одобрен немцами и, похоже, «слегка» противоречит существующему порядку. Но он уже зашёл слишком далеко, чтобы его можно было остановить какими-то «формальностями». Мобилизация должна быть объявлена на основании литовских законов, а какие это будут законы – пусть решает тот, кто будет призван.

И по мнению тогдашнего ВЛИКа, это было наилучшее решение: мобилизацию объявило частное лицо, не поддержанное никакими более авторитетными органами; мобилизация явно не увенчалась бы успехом, потому что её никто не остановит, так что, по крайней мере, было бы выиграно время. Между тем события развивались с такой скоростью, что, условно говоря, короткий срок мог привести к резким и неожиданным переменам.

Подготовка к мобилизации начинается в штабе. Начальник III отдела начинает составлять мобилизационный график и правила проведения мобилизации. Пишутся горы всевозможных правил, формируются призывные комиссии и планы призыва.

Самый большой ряд цифр иллюстрируют процесс призыва по году рождения и месту жительства. Подсчёты производятся по мужчинам, призывникам для каждой призывной комиссии и т. д. Начальник этого отдела знает, чего хочет и какую цель преследует. Ему не нужны никакие инструкции или указания, да и опасно говорить о таких вещах публично. Однажды, спросив его, сколько, по его мнению, займёт завершение призыва, и получив ответ, что примерно через пару лет... — я убедился, что эта работа в надёжных руках. После этого я смело, почти не проверяя, подписал всё, что передал мне начальник III отдела. Я даже не разговаривал с генералом на эту тему. Казалось, мы слишком хорошо понимали друг друга.

Приближался день объявления мобилизации, а вместе с ним и конец нашей игры с немцами. Было ясно, что мобилизация не даст никаких результатов, но виноваты были немцы. Нужно было говорить, писать, кричать, постоянно напоминать им о нашем главном соглашении и прежних рижских резолюциях, одновременно указывая на постоянное нарушение этих соглашений с их стороны. У нас были основания действовать таким образом. Уже на той встрече в Вильнюсе Еккельн потребовал от генерала текст отзыва для объявления мобилизации. Я был готов, у меня с собой было краткое изложение его основных идей, наспех составленное генералом. Я передаю ему. Еккельн читает, пожимает плечами, продолжает читать. «Это невозможно!» — говорит он и снова читает. Наконец он начинает нападать на меня, пытается доказать правильность своей позиции. Он всё отрицает. Мы же должны дать людей, и это конец нашей задачи. Чем дальше, тем резче становится тон разговора. Наконец, заседание закрывается и объявляется часовой перерыв. В своей речи Еккельн дал мне ясно понять, что все обстоятельства уже настолько изменились, что нет смысла говорить о каких-либо соглашениях. Когда перерыв закончился, он протянул мне листок бумаги со следующим текстом: «Штайген. Речь Плехавичюса. Передай ему и скажи, что я хочу, чтобы он объявил этот отзыв своим». Ты ничего не сделаешь – я взял его и положил в портфель.

Генерал, выслушав мой доклад, отправился в Генеральный комиссариат и заявил, что не потерпит, чтобы его «дразнили», как ребёнка, и что он никогда в жизни не пользовался такой услугой. Поэтому в таких обстоятельствах, когда все обещания нарушены, когда соглашения не выполняются, он откажется объявлять мобилизацию. Он попрощался и ушёл.

Мы обсуждали в штабе, что делать. Демобилизовать Местный резерв так быстро не получится, да и немцы не позволят. Передавать его в другие руки тоже было невозможно, ведь уже было ясно, кто кандидат на пост командира Местного резерва. Генерал позвонил, приехали вызванные им люди. Сам он то выходил из штаба, то возвращался, телефон звонил не переставая. Целая очередь желающих к нему выстроилась.

Через некоторое время ситуация прояснилась. Пригласив меня к себе в кабинет, генерал примерно сформулировал выводы своих консультаций с представителями нашего общества: отношения с немцами не должны быть разорваны ни при каких обстоятельствах. Нам нужно решить, как выйти из сложившейся ситуации. Местных Ренкотов никому не следует передавать, то есть не нужно думать об отношении. Также планируется ликвидация Ренкотов насильственным путём. При такой ликвидации будут жертвы, они неизбежны, но эти жертвы ясно покажут всем, что с немцами мы не справимся, что важно, поскольку, учитывая всё приближающуюся опасность со стороны большевиков, появляется всё больше людей, которые верят, что с помощью немцев можно будет защититься от красных. Поэтому мобилизацию можно объявлять с полной уверенностью, ибо её провал неизбежен.

Выслушав генерала, скажу честно, я немного задумался. Мы не только думали о ликвидации Местного отбора силой, но и говорили об этом в штабе. Но только между собой. Теперь эта мысль пришла из-за границы, и впечатление было гораздо сильнее. Катастрофа, ликвидация, жертвы... Как легко произносятся эти слова, но не так легко переживаются. Но пути назад нет, нужно двигаться дальше.

Больше не нужно было думать о том, как возобновить переговоры с немцами. Ещё во время нашей встречи с генералом в ставку прибыл первый немецкий парламентарий – начальник политического отдела Генерального комиссариата фон Штаден. Через некоторое время – второй – фон Фрице. И «песня» началась сначала.

Хинце забирает текст речи, написанной Йеккельном, и заявляет, что это было недоразумение, что никто не намерен принуждать генерала, что он имеет полную свободу писать свою речь так, как считает нужным, и т.д. Генерал редактирует свой первоначальный текст речи и передаёт его Хинце. Через некоторое время — вся речь заново с самого начала: и это неуместно, и это якобы невозможно включить. Заявление генерала о том, что данные им обещания остаются в силе, что формируется литовское руководство и т.д., встречает ожесточённое сопротивление. Хинце обращается к нам, к Риге, но ему не удаётся убедить Йеккельна. Последний категорически запрещает ему включать эти слова в речь генерала. Затем генерал официально сообщает ему в рапорте, что, принимая это во внимание, учитывая целый ряд конкретно перечисленных фактов, он отказывается брать на себя ответственность за успех призыва солдат, и требует письменного подтверждения получения этого рапорта. Кроме того, он требует, чтобы Хинце письменно подтвердил ему, что эти запреты осуществляются по прямому приказу Йеккельна. Хинце соглашается и пересылает доклад Генерального штаба и запрошенное нами письмо.

Наконец, назначен день объявления мобилизации. Это было в первых числах мая. Этот день приближается.